Честно говоря, я не знаю, честное слово, я не знаю, каким был день, этот день 60 лет назад. Дождливым ли, солнечным? Этого я не знаю. Но зато я точно знаю, что слёз было предостаточно, и будет сегодня очень много. Мне бы пора покинуть вас, но последний штрих, ещё один штрих к дню сегодняшнему.
На втором этаже панельной пятиэтажки живёт старушка, «божий одуванчик» про таких говорят. Живёт тихо, из дома выходит редко, в гости не ходит, к себе никого не зовёт, на мальчишек, которые обрывают яблоки под окном, не кричит, за соседями не шпионит. В общем, доживает свой век, и ни на что не жалуется. Ну, а на что ей жаловаться? Она считает, что жила совсем неплохо. 16 лет было, когда пошла работать на почту простым почтальоном. Конечно, сумка с газетами тяжела была, но всё же лучше, чем шпалы таскать или асфальт укладывать, а ведь, сколько женщин так работали. И вот потом началась война, сумка сразу полегчала, потому что газет меньше стало, но работать стало гораздо тяжелее. Сумка вроде заколдованной была: когда в ней лежали солдатские треугольники, то она была легка, и можно было бабочкой вспорхнуть, ну, на любой этаж, а вот если казённые конверты с извещениями... Что делать, она несла эти конверты, едва переступая по ступенькам, ноги будто свинцом наливались. У дверей останавливалась, боялась постучаться, позвонить, боясь нарушить тишину. Но бывало так, что её слабое дыхание улавливали за дверьми, открывали без стука, а потом начиналось... Кто-то плакал у неё на плече, голосили, показывали детей, которые вмиг стали сиротами, рассказывали о погибшем. Она выслушивала всё, принимала часть слёз на себя, пытаясь хоть этим облегчить боль. Если наливали водку за помин души, она не отказывалась, боясь высказать пренебрежение, и, как сейчас помнит, водка была тёплая и противная, её берегли для встречи. Бывало не раз, что на неё кричали и гнали прочь, обзывали фашисткой, будто это она своей детской ещё рукой убила мужа или сына. Она обижалась, она страдала из-за этого, вскакивала по ночам, потому что ей снился этот крик, но прощала этих людей, потому что убеждала себя, что люди они хорошие, и не со зла кричат, а из-за горя. Один раз открыла ей дверь молодая женщина, снимая на ходу бигуди. Даже в домашнем халатике женщина выглядела красивой. Взяла извещение, мгновенно посмотрела на него, в подведённых глазах заблестели слёзы, а накрашенные губы невольно прошептали: «Почему?» Тяжело всё это было видеть, невыносимо. Почтальоны живут небогато, но пусть так, лишь бы не относить больше эти извещения. Дали квартирку – уже хорошо, что тут жаловаться-то? Она и сейчас ни на что не жалуется и не требует повышения пенсии и больших льгот, как фронтовики. Понимает, что те заслужили, за что ей-то большую пенсию, ведь она разносила горе по квартирам. С бабульками у подъездов она старается не общаться, они старые, ругают молодёжь, ну, а что её ругать? Молодые не хуже и не лучше, просто другие. Другие интересы, другие возможности, а в остальном – такие же, как и они в молодости. И концерты эстрадные она очень любит смотреть, правда, не может понять, о чём они поют, да и мелодии никак не запоминаются, но под эти мульки-пульки и мусики-пусики так хорошо засыпается. А вот, засыпая, она, как молитву, шепчет: «Лишь бы не было войны!»
Прослушать файл: 09-05-2005 - 12.mp3 / Скачать файл: 09-05-2005 - 12.mp3
На втором этаже панельной пятиэтажки живёт старушка, «божий одуванчик» про таких говорят. Живёт тихо, из дома выходит редко, в гости не ходит, к себе никого не зовёт, на мальчишек, которые обрывают яблоки под окном, не кричит, за соседями не шпионит. В общем, доживает свой век, и ни на что не жалуется. Ну, а на что ей жаловаться? Она считает, что жила совсем неплохо. 16 лет было, когда пошла работать на почту простым почтальоном. Конечно, сумка с газетами тяжела была, но всё же лучше, чем шпалы таскать или асфальт укладывать, а ведь, сколько женщин так работали. И вот потом началась война, сумка сразу полегчала, потому что газет меньше стало, но работать стало гораздо тяжелее. Сумка вроде заколдованной была: когда в ней лежали солдатские треугольники, то она была легка, и можно было бабочкой вспорхнуть, ну, на любой этаж, а вот если казённые конверты с извещениями... Что делать, она несла эти конверты, едва переступая по ступенькам, ноги будто свинцом наливались. У дверей останавливалась, боялась постучаться, позвонить, боясь нарушить тишину. Но бывало так, что её слабое дыхание улавливали за дверьми, открывали без стука, а потом начиналось... Кто-то плакал у неё на плече, голосили, показывали детей, которые вмиг стали сиротами, рассказывали о погибшем. Она выслушивала всё, принимала часть слёз на себя, пытаясь хоть этим облегчить боль. Если наливали водку за помин души, она не отказывалась, боясь высказать пренебрежение, и, как сейчас помнит, водка была тёплая и противная, её берегли для встречи. Бывало не раз, что на неё кричали и гнали прочь, обзывали фашисткой, будто это она своей детской ещё рукой убила мужа или сына. Она обижалась, она страдала из-за этого, вскакивала по ночам, потому что ей снился этот крик, но прощала этих людей, потому что убеждала себя, что люди они хорошие, и не со зла кричат, а из-за горя. Один раз открыла ей дверь молодая женщина, снимая на ходу бигуди. Даже в домашнем халатике женщина выглядела красивой. Взяла извещение, мгновенно посмотрела на него, в подведённых глазах заблестели слёзы, а накрашенные губы невольно прошептали: «Почему?» Тяжело всё это было видеть, невыносимо. Почтальоны живут небогато, но пусть так, лишь бы не относить больше эти извещения. Дали квартирку – уже хорошо, что тут жаловаться-то? Она и сейчас ни на что не жалуется и не требует повышения пенсии и больших льгот, как фронтовики. Понимает, что те заслужили, за что ей-то большую пенсию, ведь она разносила горе по квартирам. С бабульками у подъездов она старается не общаться, они старые, ругают молодёжь, ну, а что её ругать? Молодые не хуже и не лучше, просто другие. Другие интересы, другие возможности, а в остальном – такие же, как и они в молодости. И концерты эстрадные она очень любит смотреть, правда, не может понять, о чём они поют, да и мелодии никак не запоминаются, но под эти мульки-пульки и мусики-пусики так хорошо засыпается. А вот, засыпая, она, как молитву, шепчет: «Лишь бы не было войны!»
Прослушать файл: 09-05-2005 - 12.mp3 / Скачать файл: 09-05-2005 - 12.mp3